Ртёпчиво-сиробчиво-дигам!

Несколько лет назад, когда я только начал более подробное изучение линии Магидовичей, мне попалась на глаза информация, что сводный брат прадедушки был масоном. Несколько недель назад я решил поискать немного больше про него, у меня ассоциация со словом «масон» — «тайна», «заговор», «ритуалы», а пройти мимо этого сложно.

Удивительно, что я нашел немного нового про масонов, но что ещё более интересно, я наткнулся на рассказ Юрия Райна «Мои». Про масонов напишу как-нибудь позже, а сейчас хотел бы опубликовать выдержки из рассказа, в котором упоминается наш общий с Юрием предок — Псахия Борухович Магидович (Предположительно 1857, Умань, Украина – 1932, Харьков, Украина). Часть из этого я уже знал, часть слышал от кого-то, но не был уверен в точности данных, а часть прочитал с удивлением и радостью. Мои уточнения даны в тексте рассказа в квадратных скобках. Ошибки зачёркнуты.

После я нашёл Юрия в сети — это мой троюродный дядя, мы немного пообщались, и он прислал мне фото предка с его третьей женой Бейлой Соломоновной Фридберг (Около 1866 – 10.03.1938 Стамбул, Турция).

Ртёпчиво-сиробчиво-дигам

Это моя бабушка, в те времена сопливая девчонка Люся, обнаружила, что имя-отчество-фамилия ее отца, произнесенные задом наперед, звучат забавно. Даже безумно смешно! Пётр Борисович Магидович. Ртёп Чивосироб Чиводигам.
Ртёпчиво! Сиробчиво! И, как выстрел: Дигам!!!
Прадеду почему-то не нравилось, он, всегда очень сдержанный человек, сердился по-настоящему, а Люся, дурочка такая, неудержимо хохотала.
Петр Борисович умер в 1932-м, задолго до моего рождения, но по рассказам знаю – неординарную фигуру являл он собою. И мощную.
От рождения прадед не был, конечно, никаким Петром. Даже и не скажу, какое имя ему дали родители [Псахия]. И отца его звали, несомненно, не Борисом, а, скорее всего, Борухом. Ортодоксальная еврейская семья, вторая половина XIX века, черта оседлости где-то на Украине [Умань], торговля рыбой, только-только позволявшая сводить концы с концами. А прадед оказался бунтарем: совсем юным он ушел из дому, в мир, был проклят родителями, переименовался в Петра, креститься не пожелал, выучился, стал почетным гражданином города Одессы – высшее образование тогда автоматически давало этот статус [Есть разница между почётным гражданином какого-то города и сословием почётных граждан империи. Для того чтобы стать почётным гражданином города надо сделать многое именно для этого города. Окончание с хорошими отметками некоторых высших учебных заведений давало право на переход в сословие почётных граждан. Потомственным почётным гражданином можно было стать и передать его детям после того, как много лет проведёшь в купцах первой гильдии. Многие богатые евреи записывались в купцы первой гильдии — это давало право жить вне черты осёдлости.].
Заодно стал и состоятельным человеком. Ум, характер, деловая хватка, кругозор, знание кучи языков – европейских и тюркских – вывели в люди. Прадеду, на паях с партнером-бельгийцем, принадлежала фабрика, изготовлявшая всякое чугунное литье. На крышках люков, закрывавших одесские канализационные колодцы, значилась фамилия Магидович… Еще – шахта в Донбассе и пароход, сновавший по Волге. Помните «Ласточку» Сергея Сергеевича Паратова? Вот в этом роде, только у Петра Борисовича пароход не пассажиров возил, а зерно.
Была – жаль, затерялась – фотография прадеда [Скан всё же нашёлся, может и оригинал найдётся когда-нибудь]. Черные глаза, черные, гладко зачесанные волосы, черные, щеголеватые, как по струнке торчащие в стороны (а кончики подкручены) усы – по моде того времени. Холеный господин. Да он, вышедший из бедной семьи, и сделался настоящим барином. Масло от Малаховского, изготовленное из молока сегодняшнего удоя – только для него, главы дома; остальные ели это масло уже на следующий день, а для Петра Борисовича доставлялось свежее… Младшенькую однажды обнаружили после завтрака стоящей на четвереньках на еще не убранном прислугой столе: трехлетняя Люся быстро-быстро засовывала палец в папину масленку – и облизывала…
Костюмы – каждый год новый, по раз навсегда снятой в Лондоне мерке. Английский портной присылал образцы сукна – небольшие квадратики, – Петр Борисович выбирал один, отправлял обратно, и через некоторое время из Лондона приходил костюм. Его прадед и носил, а предыдущие – висели в гардеробе. Десятками.
Никто, кроме жены (да и то не факт), и никогда не видел прадеда не то что небритым – он не появлялся без галстука! Ну, до последнего года жизни – там уж слег, стало не до галстуков…
Не знаю, сколько прожил Петр Борисович, но подозреваю, что под восемьдесят, как минимум. Ведь когда он умер, его младшей дочери было двадцать девять, а она – его девятый (да-да!) ребенок. Девятый! [Одиннадцатый рождённый и девятый выживший] Четверо от первого брака, пятеро – от второго… [Браков было три, и детей рождалось соответственно, 2, 3 и 6. Жены соответственно Двойра, Амалия и Бейла.]
Разные судьбы у этих моих двоюродных дедов и бабок, очень разные…
…
Вернусь к прадеду. Барин, капиталист, полиглот, атеист, позитивист – был он и человеком слова. По Островскому – честного, купеческого. На том и погорел: один родственник проворачивал сделку, Петр Борисович за него поручился, а родственник оказался аферистом – деталей я не знаю, но что-то там со страховкой было. В общем, прадеду, как поручителю, пришлось все продать – и фабрику, и шахту, и пароход, чтобы расплатиться по долгам родственника. Хотя мог бы и отказаться – все было на словах. Однако – нет. Даже в мыслях не держал. А родственничек-то, как выяснилось, урвал чуть ли не целое состояние – впрочем, вскоре спустил его то ли в карты, то ли в рулетку.
Конечно, Петр Борисович по миру не пошел – образование не позволило. Ну, до банкротства занимал целый этаж в хорошем одесском доме (половина – квартира, половина – контора), после – полэтажа… И стал наемным служащим. Но высокого ранга – возглавил константинопольский филиал ЮРОВЭТО – странная эта аббревиатура расшифровывается, как Южно-Русское Внешнеэкономическое Торговое Общество.
В Константинополе, который ныне Стамбул, семья провела, кажется, семь лет. Младших девочек – мою бабушку Люсю и ее сестру Аду – отдали в католический пансион Нотр-Дам-де-Сьон, где официальным языком был французский. В семье тоже стали говорить только по-французски, в результате Люся совсем забыла русский, и по возвращении его пришлось осваивать практически заново. Ну, за год управилась, вот только до конца жизни сохранилось у нее мягкое «л»…
А возвращались в Россию при драматических обстоятельствах: началась мировая война… Прадед с прабабкой были в этот момент в Одессе, на каких-то похоронах, а Турция, принявшая сторону Германии и Австро-Венгрии, закрыла границы и интернировала взрослых мужчин – граждан Российской империи.
Дочерей и младшего сына прадеду вытащить удалось, сработали какие-то дипломатические каналы. В Румынии детей бросила сопровождавшая их няня – сбежала с солдатом. До русской границы добрались чудом, а когда пересекали ее, одиннадцатилетняя Люся плюнула (слюной) и патетически воскликнула (по-французски): «Будь ты проклята, чужая земля!»
А вот Борис, который Боня (помните, я упомянул его среди детей Петра Борисовича?), был уже призывного возраста, и его-то турки как раз интернировали.
Прошла мировая война, пронеслась гражданская. Знания, умения, опыт прадеда, всегда совершенно аполитичного, оказались востребованы и Советской властью. Семья обосновалась в тогдашней столице Советской Украины – Харькове. Прадед служил по банковскому делу, его дочь, мою бабушку, не приняли в университет, как социально чуждую… Рола с новой семьей осела в Париже; туда же привела жизнь и Боню. В 1932-м не стало Петра Борисовича. Его жена, моя прабабка, Белла Соломоновна, получила разрешение на выезд к детям и в 1934-м уехала во Францию; через несколько лет умерла и она.
…И несколько слов о Белле Соломоновне [третья жена, с которой он прожил большую часть жизни], она ведь в жизни прадеда играла роль немалую.
Прабабка считала себя… ну, вроде как аристократкой – если можно говорить о еврейской аристократии. Ее отец, Шолом Фридберг – известный те времена историк еврейства, очень плодовитый в творческом смысле. В Варшаве, на его могиле, стоял памятник, исполненный из книг, написанных Фридбергом, в натуральную величину. В камне, естественно… Стоял памятник, покуда не пришли немцы.
Ну да ладно. Я о Белле Соломоновне. Она своим происхождением очень гордилась и к мужу относилась – ну, немножко – как к выскочке. На что он только посмеивался. Это вообще характерно для моего рода: женская линия смотрит на мужскую свысока, как аристократы на плебеев, а мужская знай себе ухмыляется…
Кстати, родственничек-жулик, доведший прадеда до банкротства, – как раз брат прабабки. Сын того же самого Фридберга. Тоже ведь аристократ, что уж там…
В отличие от Петра Борисовича, убежденного материалиста и космополита, его жена привносила в семью душок национализма – судя по результатам, безуспешно. Она сотрудничала с какими-то журналами на идиш, писала дурацкие (по словам ее дочерей) детские стишки, держала нечто вроде литературного салона, в общем, вела этакую светскую жизнь.
Родив последнюю дочь, Бела Соломоновна строго-настрого наказала мужу зарегистрировать девочку под именем Саломея. Петр Борисович послушно исполнил волю супруги – в синагоге так и записали: Саломея. А по дороге он заглянул еще в городскую управу, и там дал дочери нормальное имя: Людмила.
И это очень хорошо, потому что не хотел бы я, чтобы мою бабушку звали Саломеей. Не могу объяснить – но вот не хотел бы.
Спасибо тебе в том числе и за это, прадед! Ртёпчиво-сиробчиво-дигам!

Генеалогия

Псахия Борухович МАГИДОВИЧ

b: CAL 1857
d: 1932